Ольга Васильева.
III-я Книга Песен.
0001
Как я люблю твои фаюмские глаза,
Улыбку нежную и ласковое слово,
И нашу грусть, что избежать нельзя,
К которой
так стремлюсь я снова…
Дек. 1999.
0002
Везде, повсюду, и в чужом краю
Я вижу знаменье того, что вас
люблю…
Слезы набухли в глазах,
На море не видно погоды,
Мой парус дрожит на волнах
И ищет ненужной свободы.
…И за границей, и в родном краю
Я всё
мотив петрарковский пою,
И тихо говорю, что вас люблю.
Июль 1999.
0003
Мой белый стих, мой бедный стих
к тебе стремится!
Ответь же на него хоть прозою
скупой.
Июнь 1999.
0004
…Ты не презрел меня, мой принц
великодушный,
Ты тоже одинок. Твоя душа
И ждет, и ищет голоса родного.
Пускай мой хрупкий стих
Замрет на дрогнувших губах,
Рука, чуть выскользнув, опять
окрепнет
В твоей руке, мой милый…
Нояб.1999.
0005
Я скажу —ты
меня не поймешь,
Улыбнешься зачем-то нежданно,
Но уйти —никуда
не уйдешь,
Ведь придумать, что всё это —ложь,
Было б разом преступно и странно!
Февр. 2000.
0006
“…удел раздумий —скорбь и грусть, но это не напрасно…”
В полночной раме выгорел закат,
Сумбур дворцовых крыш ушел в
подвалы,
И радостно терцины говорят,
Что Данте миновал все переправы.
В екатерининских садах штудировал
узор
Безвестный мальчик, крепостной
художник,
А утром старенький залатанный
сапожник
В его чертах умерших не найдет
укор.
И, следуя в метро за шляпой
бригадира,
Фонвизин крякнет и заснет.
Читатель вновь пальто наденет в
дырах —
Настал его черед!
На воле вольной марева морского
Гулял стремительный Кипренский,
Вдали кричали песни во весь голос,
Под скрипку нежную плясали венцы.
В холодной раме выцветший портрет
Печорину напомнил горные обвалы…
А Данте тихо пишет свой сонет,
Вздохнув от тяжкой переправы.
Февр.1993.
0007
Нет ничего запутанней сетей,
Сорвавших сердце с
лестницы высокой,
И ничего не ясно, хоть убей,
И не окинешь ты вершину ясным оком!
Сбегая с лестницы, нельзя понять,
Откуда правде здесь родиться —
Так неожиданно опять
Обман во взгляде чуждом мнится!
Остановившись у перил,
Скользнешь по платиновой брошке,
Та книга, что вчера купил,
Разорвана и без
обложки.
Ни в книге не прочтешь, и ни
промолвишь,
Как мимо ты прошла, неправду сея,
Но белый лист покажет, что ты
стоишь,
Как правда умерла, в душе хладея.
Нет ничего мучительней сетей,
Способных правду
вырвать и восславить,
Способных развенчать всю ложь очей,
И недомолвками сломить бунтующую
память.
1993.
0008 (Сон. [К Петрарке].)
Когда застлали тучи небо,
Я вихрь раздвинул, в груди поющий,
И сразу вдруг из окон моей спальни
Он полетел к вершинам гор
нежданных.
Когда проснулся великан в пустыне,
Я море видел, терпкое от горя,
И свой корабль, залатанный и
старый,
Я к бурной заводи направил по
ошибке.
Когда неведомый туман наполнил
долы,
И руки стали мне незримы вскоре,
Но оттого еще печальней бились
О мой корабль измученные нимфы.
Тогда скитаний я прервал двустишье,
Где тонкой сканью мне твои глаза
сияли —
Я о сиянии таком во сне провидел,
И распахнул окно, чтоб звезды стало
видно.
И вот когда пришло в волненье небо,
И вот тогда корабль сошел с утеса,
Тогда застлали тучи небо,
И я тебе навстречу занавес груди
раздвинул.
Февр.1993.
0009
Неумолимое, убийственное время
Опять свои отмеривает вехи —
Настанет час расплаты за успехи,
И неизбежное христово бремя.
То стук колес, перемежаясь с
мыслью,
Летит по узеньким путям тоннеля,
То крик свистка внезапно тормоз
стелет
И душу вынимает бешеною рысью…
Несется время —грозный поезд,
Предчувствия изобличают тайный
голод
И муки сердца моего, где холод
Обвил горячую молитву, точно пояс.
Как станции летят —убийственное время
Последние уже отсчитывает вехи,
И что там ждет —удача иль огрехи,
Неважно, только б в путь и ногу в
стремя!
Март 1994.
0010 (Лето и зима.)
Сладко просыпаться пред рассветом,
Когда еще на улице темно,
Но вот уже автобус едет где-то,
Горит соседнее окно давно.
И в теле мрак, и тело так
устало —
Опять брести по скользким мостовым!
Работой только сдерживаешь ярость
От вида мертвых и живых.
В постели ты мечтаешь о природе,
О шуме яблочного ветерка,
Да, и тебе все мнится вроде,
Но ведь мечта всегда легка.
Легка, а зимний
день тяжел,
И утро с вечером мешая в тьму,
Назначено
тебе пахать, как вол,
Чтоб встретить ласточкой весну.
А за весной нагрянет лето дивное,
Сольется там рассвет с закатом
розовым,
И в небе будет битва сильная
Между лучом и грозами.
Сладко стоять у окна пред молочным
рассветом,
Зимнюю думу осмеивать торопливо,
А чрез сезон, замерзая в квартире одетым,
Сокрушаться о песнях самолюбивых.
Дек.1994.
0011
Горе тебе, когда ты доволен собой,
Страшно, если душа утратила
строгость,
Должен смотреть ты всегда пред
собой —
Туда, где лежит твоя дорога.
Горе, если завет ты оставил вдали,
Если божественных звуков не слышишь
ты боле —
Значит, к сиренам попали твои
корабли,
Значит, Эдип на скале содрогнулся
от боли.
Не бойся сфинкса, загадки ее просты:
Коли сердце прямо и скромно,
Если сокровищницы твои полны,
То можешь идти той тропою свободно.
Горе, если профаном
тебя назовут,
Если отчаянья гласу ты внемлешь
устало;
Вместо тебя по дороге другие
пойдут —
Смерти тебе тогда покажется мало!
Горе тебе за эти шаткие мысли,
Если из них не воздвигнешь чертога,
Если слова на бумаге
прокисли —
В воздаяньи
тебе присудят немного.
Горе тебе, когда ты доволен собой,
Горе, когда по тропинке беспечно
идешь;
Горе певцу, когда он немой,
Горе пророку, кричащему ложь!
Янв.1995.
0012
Я призван эту
жизнь прожить,
Я родилась в ней — плоть от
плоти,
Я не упал в нее, как ангел в тихом
гроте,
А я сюда явилась сотворить.
Я чувствую свое родство со всеми
Как патриот, не как космополит,
Но сердце у меня порой болит,
Что изгнан
из-под общей сени.
И шум беззвучных образов поник,
И свесился с угрюмой лампы;
Меня пугает блеском рампы
Полночный крик и утренний визит.
Вокруг меня так много лиц,
Но нет того, о ком уж наперед все знаю,
Кому могу доверить грезы рая
И дрожь опущенных ресниц.
Янв.1995.
0013 (Осужденный.)
Моя голова суха, я не брежу—
Зачем вы зовете меня невеждой?
За знание свыше пред вами виновен —
Зачем я низложен и в цепи закован?
Огонь и собор. Говорят с алтаря.
Мне звук и молчание —боль и кошмар.
Отсюда все видно, я прямо смотрю,
А дальше тот остров, где Бог и
костер.
А проповедь —выше,
а голос все ниже,
А уши не слышат и камень влажней.
О ноги мои, о
огонь и чувство,
О цепи, и солнце сквозь окна
грустное!
Моя голова вся влажна, я безбрежен,
Моя любовь глубока, но в смехе,
А маска —не
дьявол, но мука моя.
Зачем вы сорвали с меня одежды?
Я в цепи закован и воду не пью.
Моя душа—это ветви над морем,
Где, в цепи закованный, буду я
вскоре,
Я буду там жить. Но огонь на
страже —
Он шепчет и держит меня руками.
Янв.1993.
0014 (Близнецы.)
Глаза, разделенные
переносицей —
Один смиряется, другой возносится.
Две пары рук, сплетенных
вместе —
В молитве —один,
другой—у невесты.
Ноздри, вдыхающие яростно
воздух —
Один —весь
стих, другой —как возглас.
Упрямый кивок головы одной —
Любовь к отчизне, к земле родной.
Улыбка губ единых в привете —
Родители верят благой примете.
Но две ноги шагают не в ногу—
Один остается, другой —в дорогу.
Взгляда два, разделенных
стеною —
Один утаит, а другой откроет.
Глаза, разделенные
переносицей —
Одному воздастся, с другого спросится.
Слезы, пролитые матерью —оба:
Один —в
клобуке, а другой —во гробе.
Май 1997.
0015 (Прометей Прикованный.)
Разбейся, жадный Зевс, догадкой!
Мечися в
ослеплении огня!
Покоен я предзнаньем
сладким,
Что трон твой мерзок для меня.
Молиться я не стану в водах крайних
Ничтожной милости подвластного судьбе,
И пусть ты плоти ниспослал
терзанье —
Великой тайны не скажу тебе!
Уж сколько лет мне девы моря
Досадные внушают помыслы, безумные,
Но ни они, и ни Гермес не
поколеблют скоро,
И никогда не поколеблют
душу мудрую.
Орлом ты ниспадал на перси
Ганимеда —
Во мне же ты вкусишь лишь желчь,
проклятый:
Покоя за себя и ты не будешь
ведать,
Доколь в меня вонзаешь клюв ты
крючковатый!
Мои угрозы —не
напрасная брехня,
А слово гордое союзника
былого —
Среди живых титанов только я,
Лишь я один сужу тирана строго.
Май 1995.
0016 (Еретик.)
Язык чуть прикушен, пойми —
Слез осталось немного!
Когда бы плеткой вышибить могли
Они мне приговор суровый,
Тогда презренья был бы я достоин!
На счастие
свое я крепко скроен
И пыткою не выбьешь из меня
Ни слова, как из беглого раба.
Наутро лай собачий возвестит,
Что Небо все деяния мои простит,
И сам король меня почтит,
В костер мой
факел опустив.
Язык чуть
прижавши, я вмиг
Из пут невидимкой пущусь
По улицам, а позади меня крик
Догонит, но я не вернусь.
Май 1995.
0017
Поток раздумий захватил меня опять,
Впиваясь стрелами в измученную
пятку —
И нет возможности мне обратиться
вспять
И отвернуться от предложенной
загадки.
Что человек? —иль часть его, иль весь
Он изменяется в пространстве?
Неужто Клии
вдумчивая спесь
Его терзает прахом Ренессанса?
Неужто год за
годом исчезают
С ядра души его чудесные покровы,
Он, времени послушен, изменяет
Благим догматам праведной основы?
Круговорот природы вечный
Не то, что возрожденье
человека —
Не то, что цвет деревьев
быстротечный,
Не шум веков, подобный ветру!
Однажды утвердившись, сердце наше
Краеугольный камень не
разрушит —
К душе, божественность стяжавшей,
Кровавый Хронос не протянет руки!
Поток раздумий время не укоротил —
Оно и без того коротким стало!
А путь к спасению как долог был,
Так я его не сократил нимало.
Февр. 1995.