Ольга Васильева.

III-я Книга Песен.

 

 

0001

Как я люблю твои фаюмские глаза,

Улыбку нежную и ласковое слово,

И нашу грусть, что избежать нельзя,

К которой так стремлюсь я снова…

Дек. 1999.

 

0002

Везде, повсюду, и в чужом краю

Я вижу знаменье того, что вас люблю…

Слезы набухли в глазах,

На море не видно погоды,

Мой парус дрожит на волнах

И ищет ненужной свободы.

…И за границей, и в родном краю

Я всё мотив петрарковский пою,

И тихо говорю, что вас люблю.

Июль 1999.

 

0003

Мой белый стих, мой бедный стих

к тебе стремится!

Ответь же на него хоть прозою скупой.

Июнь 1999.

 

0004

…Ты не презрел меня, мой принц великодушный,

Ты тоже одинок. Твоя душа

И ждет, и ищет голоса родного.

Пускай мой хрупкий стих

Замрет на дрогнувших губах,

Рука, чуть выскользнув, опять окрепнет

В твоей руке, мой милый…

Нояб.1999.

 

0005

Я скажу —ты меня не поймешь,

Улыбнешься зачем-то нежданно,

Но уйти —никуда не уйдешь,

Ведь придумать, что всё это —ложь,

Было б разом преступно и странно!

Февр. 2000.

 

0006

“…удел раздумий —скорбь и грусть, но это не напрасно…”

В полночной раме выгорел закат,

Сумбур дворцовых крыш ушел в подвалы,

И радостно терцины говорят,

Что Данте миновал все переправы.

 

В екатерининских садах штудировал узор

Безвестный мальчик, крепостной художник,

А утром старенький залатанный сапожник

В его чертах умерших не найдет укор.

 

И, следуя в метро за шляпой бригадира,

Фонвизин крякнет и заснет.

Читатель вновь пальто наденет в дырах —

Настал его черед!

 

На воле вольной марева морского

Гулял стремительный Кипренский,

Вдали кричали песни во весь голос,

Под скрипку нежную плясали венцы.

 

В холодной раме выцветший портрет

Печорину напомнил горные обвалы…

А Данте тихо пишет свой сонет,

Вздохнув от тяжкой переправы.

Февр.1993.

 

0007

Нет ничего запутанней сетей,

Сорвавших сердце с лестницы высокой,

И ничего не ясно, хоть убей,

И не окинешь ты вершину ясным оком!

Сбегая с лестницы, нельзя понять,

Откуда правде здесь родиться —

Так неожиданно опять

Обман во взгляде чуждом мнится!

 

Остановившись у перил,

Скользнешь по платиновой брошке,

Та книга, что вчера купил,

Разорвана и без обложки.

 

Ни в книге не прочтешь, и ни промолвишь,

Как мимо ты прошла, неправду сея,

Но белый лист покажет, что ты стоишь,

Как правда умерла, в душе хладея.

 

Нет ничего мучительней сетей,

Способных правду вырвать и восславить,

Способных развенчать всю ложь очей,

И недомолвками сломить бунтующую память.

1993.

 

0008 (Сон. [К Петрарке].)

Когда застлали тучи небо,

Я вихрь раздвинул, в груди поющий,

И сразу вдруг из окон моей спальни

Он полетел к вершинам гор нежданных.

 

Когда проснулся великан в пустыне,

Я море видел, терпкое от горя,

И свой корабль, залатанный и старый,

Я к бурной заводи направил по ошибке.

 

Когда неведомый туман наполнил долы,

И руки стали мне незримы вскоре,

Но оттого еще печальней бились

О мой корабль измученные нимфы.

 

Тогда скитаний я прервал двустишье,

Где тонкой сканью мне твои глаза сияли —

Я о сиянии таком во сне провидел,

И распахнул окно, чтоб звезды стало видно.

 

И вот когда пришло в волненье небо,

И вот тогда корабль сошел с утеса,

Тогда застлали тучи небо,

И я тебе навстречу занавес груди раздвинул.

Февр.1993.

 

0009

Неумолимое, убийственное время

Опять свои отмеривает вехи —

Настанет час расплаты за успехи,

И неизбежное христово бремя.

 

То стук колес, перемежаясь с мыслью,

Летит по узеньким путям тоннеля,

То крик свистка внезапно тормоз стелет

И душу вынимает бешеною рысью…

 

Несется время —грозный поезд,

Предчувствия изобличают тайный голод

И муки сердца моего, где холод

Обвил горячую молитву, точно пояс.

 

Как станции летят —убийственное время

Последние уже отсчитывает вехи,

И что там ждет —удача иль огрехи,

Неважно, только б в путь и ногу в стремя!

Март 1994.

 

0010 (Лето и зима.)

Сладко просыпаться пред рассветом,

Когда еще на улице темно,

Но вот уже автобус едет где-то,

Горит соседнее окно давно.

 

И в теле мрак, и тело так устало —

Опять брести по скользким мостовым!

Работой только сдерживаешь ярость

От вида мертвых и живых.

 

В постели ты мечтаешь о природе,

О шуме яблочного ветерка,

Да, и тебе все мнится вроде,

Но ведь мечта всегда легка.

 

Легка, а зимний день тяжел,

И утро с вечером мешая в тьму,

Назначено тебе пахать, как вол,

Чтоб встретить ласточкой весну.

 

А за весной нагрянет лето дивное,

Сольется там рассвет с закатом розовым,

И в небе будет битва сильная

Между лучом и грозами.

 

Сладко стоять у окна пред молочным рассветом,

Зимнюю думу осмеивать торопливо,

А чрез сезон, замерзая в квартире одетым,

Сокрушаться о песнях самолюбивых.

Дек.1994.

 

0011

Горе тебе, когда ты доволен собой,

Страшно, если душа утратила строгость,

Должен смотреть ты всегда пред собой —

Туда, где лежит твоя дорога.

 

Горе, если завет ты оставил вдали,

Если божественных звуков не слышишь ты боле —

Значит, к сиренам попали твои корабли,

Значит, Эдип на скале содрогнулся от боли.

 

Не бойся сфинкса, загадки ее просты:

Коли сердце прямо и скромно,

Если сокровищницы твои полны,

То можешь идти той тропою свободно.

 

Горе, если профаном тебя назовут,

Если отчаянья гласу ты внемлешь устало;

Вместо тебя по дороге другие пойдут —

Смерти тебе тогда покажется мало!

 

Горе тебе за эти шаткие мысли,

Если из них не воздвигнешь чертога,

Если слова на бумаге прокисли —

В воздаяньи тебе присудят немного.

 

Горе тебе, когда ты доволен собой,

Горе, когда по тропинке беспечно идешь;

Горе певцу, когда он немой,

Горе пророку, кричащему ложь!

Янв.1995.

 

0012

Я призван эту жизнь прожить,

Я родилась в ней — плоть от плоти,

Я не упал в нее, как ангел в тихом гроте,

А я сюда явилась сотворить.

 

Я чувствую свое родство со всеми

Как патриот, не как космополит,

Но сердце у меня порой болит,

Что изгнан из-под общей сени.

 

И шум беззвучных образов поник,

И свесился с угрюмой лампы;

Меня пугает блеском рампы

Полночный крик и утренний визит.

 

Вокруг меня так много лиц,

Но нет того, о ком уж наперед все знаю,

Кому могу доверить грезы рая

И дрожь опущенных ресниц.

Янв.1995.

 

0013 (Осужденный.)

Моя голова суха, я не брежу—

Зачем вы зовете меня невеждой?

За знание свыше пред вами виновен —

Зачем я низложен и в цепи закован?

 

Огонь и собор. Говорят с алтаря.

Мне звук и молчание —боль и кошмар.

Отсюда все видно, я прямо смотрю,

А дальше тот остров, где Бог и костер.

 

А проповедь —выше, а голос все ниже,

А уши не слышат и камень влажней.

О ноги мои, о огонь и чувство,

О цепи, и солнце сквозь окна грустное!

 

Моя голова вся влажна, я безбрежен,

Моя любовь глубока, но в смехе,

А маска —не дьявол, но мука моя.

Зачем вы сорвали с меня одежды?

Я в цепи закован и воду не пью.

 

Моя душа—это ветви над морем,

Где, в цепи закованный, буду я вскоре,

Я буду там жить. Но огонь на страже —

Он шепчет и держит меня руками.

Янв.1993.

 

0014 (Близнецы.)

Глаза, разделенные переносицей —

Один смиряется, другой возносится.

 

Две пары рук, сплетенных вместе —

В молитве —один, другой—у невесты.

 

Ноздри, вдыхающие яростно воздух —

Один —весь стих, другой —как возглас.

 

Упрямый кивок головы одной —

Любовь к отчизне, к земле родной.

 

Улыбка губ единых в привете —

Родители верят благой примете.

 

Но две ноги шагают не в ногу—

Один остается, другой —в дорогу.

 

Взгляда два, разделенных стеною —

Один утаит, а другой откроет.

 

Глаза, разделенные переносицей —

Одному воздастся, с другого спросится.

 

Слезы, пролитые матерью —оба:

Один —в клобуке, а другой —во гробе.

Май 1997.

 

0015 (Прометей Прикованный.)

Разбейся, жадный Зевс, догадкой!

Мечися в ослеплении огня!

Покоен я предзнаньем сладким,

Что трон твой мерзок для меня.

 

Молиться я не стану в водах крайних

Ничтожной милости подвластного судьбе,

И пусть ты плоти ниспослал терзанье —

Великой тайны не скажу тебе!

 

Уж сколько лет мне девы моря

Досадные внушают помыслы, безумные,

Но ни они, и ни Гермес не поколеблют скоро,

И никогда не поколеблют душу мудрую.

 

Орлом ты ниспадал на перси Ганимеда —

Во мне же ты вкусишь лишь желчь, проклятый:

Покоя за себя и ты не будешь ведать,

Доколь в меня вонзаешь клюв ты крючковатый!

 

Мои угрозы —не напрасная брехня,

А слово гордое союзника былого —

Среди живых титанов только я,

Лишь я один сужу тирана строго.

Май 1995.

 

0016 (Еретик.)

Язык чуть прикушен, пойми —

Слез осталось немного!

Когда бы плеткой вышибить могли

Они мне приговор суровый,

 

Тогда презренья был бы я достоин!

На счастие свое я крепко скроен

И пыткою не выбьешь из меня

Ни слова, как из беглого раба.

 

Наутро лай собачий возвестит,

Что Небо все деяния мои простит,

И сам король меня почтит,

В костер мой факел опустив.

 

Язык чуть прижавши, я вмиг

Из пут невидимкой пущусь

По улицам, а позади меня крик

Догонит, но я не вернусь.

Май 1995.

 

 

0017

Поток раздумий захватил меня опять,

Впиваясь стрелами в измученную пятку —

И нет возможности мне обратиться вспять

И отвернуться от предложенной загадки.

 

Что человек? —иль часть его, иль весь

Он изменяется в пространстве?

Неужто Клии вдумчивая спесь

Его терзает прахом Ренессанса?

 

Неужто год за годом исчезают

С ядра души его чудесные покровы,

Он, времени послушен, изменяет

Благим догматам праведной основы?

 

Круговорот природы вечный

Не то, что возрожденье человека —

Не то, что цвет деревьев быстротечный,

Не шум веков, подобный ветру!

 

Однажды утвердившись, сердце наше

Краеугольный камень не разрушит —

К душе, божественность стяжавшей,

Кровавый Хронос не протянет руки!

 

Поток раздумий время не укоротил —

Оно и без того коротким стало!

А путь к спасению как долог был,

Так я его не сократил нимало.

Февр. 1995.